Из изучения государственных приемов Рима и учения о союзниках наши друзья, готовящиеся к войне, сделали себе светское евангелие и следуют ему с прилежанием аскетов. Как ученики Рима, расщепив славян на народность и власть, действуя на воображение одних призраком восстания, на сердца других – утратой свободы и вызвав отшатывания друг от друга, они заботливо принимают власть в свои руки и возвращают нечто похожее, почти то же, но с тем отличием, какое существовало между «панночкой» Майской ночи Гоголя и «ведьмочкой» той же Майской ночи, отличием, которое угадал проницательный Левко. Белое видение светилось черным и обратилось позднее в ворона. Когда тление сословной брони и верхушки народа окончится, тогда только начнется век мучилищных древ и принудительных отчуждений для народа. Начинающие прозревать и висящие в пустоте верхи бессильны дать помощь. Германской болезни подвергались все славянские соседи Тевтонии, причем болезнь неизменно кончалась гибелью славянского государства.
В романе Уэльса «Борьба двух миров» границы Германии предсказаны у Тихого океана. Но русская народность только отчасти подлежит действию славянских законов. Имена Аксакова, Карамзина, Державина, потомков монголов, показывают, что именно это сделало их немцеупорными. Сплав славянской и татарской крови дает сплав достаточной твердости. Русские не только славяне. Кроме того, есть признаки, указывающие, что кончился немецкий век и начался славянский. Все чаще большие люди Запада связаны с Востоком: Оствальд, Ницше, Бисмарк. И Ницше, и Бисмарк сходились в том, что они не немцы. Один даже воздал за это «благодарение Господу». С правильностью цветка, Германия пережила два расцвета: умственный, военный и переживает промышленный. Теперь в Германии наука – служанка государства. Расчеты немецкой стратегии Вейротера могут быть опрокинуты умственным расцветом славян.
На кольцо европейских союзов можно ответить кольцом азиатских союзов – дружбой мусульман, китайцев и русских. Возгласы о титаническом величественном столкновении заставляют вспомнить о Титанике, погибающем от льда и о льдине Конст. Леонтьева. Может быть, в Северном море еще плавают льдины. Может быть, для этого Леонтьев просил кого то заморозить Россию.
1913
Истина разно понимается поколениями. Понимание ее меняется у поколений, рожденных через 28 лет; так как это время есть число лет, равное частному месяца и суток, то на Марсе смена понимании истины должна происходить через i/o марсианских лет; i = время вращения Страха и Ужаса, о = сутки Марса. От этого первого на земном шаре суждения о смене поколений на Марсе следует перейти к качающемуся маятнику поколений на земле. Для этого берутся года рождения борцов, мыслителей, писателей, духовных вождей народа многих направлений, и, сравнивая их, приходишь к выводу, что борются между собой люди, рожденные через 28 лет, то есть что через это число лет истина меняет свой знак и силачи за отвлеченные начала выступают в борьбу от поколений, разделенных этим временем. Например, Уваров 1786 и Бакунин 1814, Грановский 1813 и Писарев 1841.
Далее будут разобраны подробно некоторые ряды.
Вот ряд: Кольцов 1809, Случевский 1837, Мережковский 1865.
Народник Кольцов – первый шаг народничества (изваяние Каменского), его за руку ведет Пушкин в кокошнике. Наоборот, Случевский, которого считают предвозвестником «Весов», «Золотого Руна», был первым уходом от народа в гордое «я». Писатель Случевский был им, потому что родился через 28 лет после Кольцова. Авраама народничества сменил основоположник «Северных цветов Ассирийских» (после пахаря, сивки, «Ну, тащися, Сивка» Кольцова), певец мрачно-бледных видений, ушедший от кумира «Народ», требовавшего новых жертв. Другой Хирам «Весов», Мережковский (третий в ряду), углубленный в свое «я», находит там языческое «я» Случевского и «они» народничества Гоголя и Кольцова.
Отсюда две бездны Мережковского: одна его бездна как бы относится к Случевскому, другая к народнику Кольцову и Гоголю (1809). Холодное творчество Мережковского связано с «я» и «они».
Юлий Словацкий («Панна Венеда») разделен 2.28 от Фадея Костюшко – 1809,1753.
Не менее странен ряд Каченовский (1), Одоевский, Тютчев (2), Блаватская – 1775, 1803, 1831. Суть этого ряда – вершины «величавой веры» и «жалкого неверия» в Русь. Каченовский как ученый противник Карамзина отвергал подлинность киевских летописей и «Русскую Правду». Это высшие размеры научного сомнения, кем-либо когда-либо проявленные. И Тютчев, пришедший через 28 лет, во имя священного обуздал рассудок и указал сомнению его место.
Итак, не оттого ли Тютчеву присуща высокая вера в высокие судьбы России (известные слова: «Умом России не понять, аршином общим не измерить, у ней особенная стать – в Россию можно только верить»), что за 28 лет до него жил Каченовский, и не к Каченовскому ли обращены эти гневные слова? «У ней особенная стать – в Россию можно только верить»!
Конечно, Тютчев и Одоевский должны были родиться в одном году. На это указывает особая, более не встречающаяся, тайна имен. В этом уходе на остров веры спутником Тютчеву и был Одоевский. Тютчеву и Одоевскому должно быть благодарными за одни их имена. Имена Тютчева и Одоевского, может быть, самое лучшее, что они оставили. Странно, что «Белая ночь» звучало бы настолько плохо, насколько хорошо «Белые ночи». Белыми ночами как зовом к северному небу скрыто предсказание на рождение через 28 Бредихина, первого русского, изучавшего хвостатые звезды, и брошено указание на родство 2-го знания с звездным.